Торговый совет в Англии выносит решение: учредить Метеорологический департамент и назначить главным метеорологом опытного моряка, контр-адмирала Роберта Фицроя (1805—1865).
Фицроя помнят все, кому довелось прочесть увлекательную книгу Чарлза Дарвина «Путешествие на корабле «Бигль». В их памяти не мог не остаться этот великодушный и вспыльчивый человек со многими странностями и причудами. Несмотря на частые стычки и споры, он и Дарвин стали друзьями, потому что у них были общие привязанности. Оба они любили природу и науку о природе.
О причудах и склонностях Роберта Фицроя, быть может, не стоило бы и упоминать в этой книге, которая посвящена причудам погоды, а не человеческой души. Но в истории Фицроя так тесно сплелись судьба человека и судьба науки, что их невозможно разделить.
И вот Фицрой принял предложение Торгового совета и «бросил якорь» на Парламентской улице, в помещении Метеорологического департамента.
Официально звание его было теперь «метеоролог-статистик» Вряд ли это звание могло нравиться капитану «Бигля». По штату ему и его помощникам полагалось собирать цифры и факты, касающиеся погоды на всем земном шаре Он должен был каждый день с утра до вечера сортировать и сопоставлять цифры и таблицы.
Сидеть на высоком стуле за конторкой и щелкать на счетах, видеть за окном не море, а серые стены домов — это не было подходящим делом для моряка, для исследователя неизвестных стран.
Впрочем, Фицрой и здесь не забывал о море и о своих друзьях-капитанах. Он начал с того, что позаботился о снабжении барометрами сотен купеческих и военных судов. Барометры были разосланы и по приморским городам и деревушкам.
Моряки стали внимательно следить за погодой. В судовых журналах появились записи о температуре, давлении, о течениях и ветрах, о составе морской воды.
Все эти записи стекались отовсюду в Метеорологический департамент. Но Фицроя больше радовало другое. Он видел, что его любимец барометр становится другом каждого моряка и каждого рыбака. Рыбаки откладывали выход в море, когда барометр говорил: «Берегись!»
Но Фицрой не мог на этом успокоиться. Ему хотелось большего. Он верил в метеорологию, верил, что человек уже дорос до того, чтобы вступить в борьбу с природой. Он говорил, что «наши знания и приборы хотя и не обезоруживают бурю, но дают нам средства преодолевать ее и выходить победителями из борьбы».
Чем занимались метеорологи до Фицроя? Они изучали по старым синоптическим картам погоду, которая была когда-то. А он хотел, зная сегодняшнюю погоду, предсказывать завтрашнюю.
Он считал, что старых наблюдений уже собрано достаточно для того, чтобы судить о законах погоды. Пришла пора воспользоваться этими законами. Довольно погоде властвовать над человеком, довольно бурям топить корабли!
Перед ним открывался не клочок моря и не клочок неба, а весь Атлантический океан, весь Европейский материк. Перед ним на конторке лежала синоптическая карта, и ему казалось, что он смотрит сверху вниз на необозримое пространство. Он видел куда больше, чем с высоты птичьего полета. Какая птица могла бы подняться так высоко, чтобы увидеть целый материк?
Фицрой брал в руки карандаш и отмечал красными линиями потоки теплого тропического воздуха.
Он брал другой карандаш и рисовал на карте синие языки холодного воздуха, идущего с севера.
Синие и красные языки вытягивались и колебались на картах, как языки пламени. То здесь, то там теплый воздух вклинивался в холодный, а холодный охватывал его и заходил к нему в тыл, образуя вихрь.
Вихри шли по земле подобно тому, как водовороты в воде увлекаются вперед течениями.
Весь воздушный океан был в движении. Воздух шел с запада на восток, и с ним вместе двигались вереницей вихри — циклоны.
Их скорость была не так уж велика — пять-шесть миль в час.
Если так, думал Фицрой, если буря идет по земле и мы знаем ее скорость, то как же не предупредить о ней корабли, выходящие в море! Как не попробовать предсказывать погоду за день, за два дня, насколько можно раньше! Но для этого не годились старые синоптические карты. Чтобы предсказывать завтрашнюю погоду, надо было знать сегодняшнюю и не в одной стране, а во многих странах, на пространстве в тысячи километров.
Нужен был гонец, который мчался бы быстрее ветра — не в сказочном, а в буквальном смысле слова,— который мог бы обогнать ветер, обогнать погоду. Такой гонец уже существовал. Это был телеграф, изобретенный русским ученым П. Л. Шиллингом.
В газетах уже появлялись иногда первые телеграфные сообщения о погоде. Ученые попробовали составлять с помощью телеграфа синоптические карты.
Во Франции телеграфом пользовалась служба погоды, которая была основана после знаменитой балаклавской бури, потопившей немало французских кораблей. Каждый день в Париж приходили телеграммы с тринадцати станций. И астроном Леверрье ежедневно составлял по телеграммам синоптическую карту.
Фицрой тоже поспешил пригласить к себе на службу нового проворного слугу — телеграф.
Каждое утро рассыльный приносил в контору на Парламентской улице двадцать две телеграммы о погоде с разных концов Великобритании.
Каждый вечер приходило еще десять английских телеграмм и пять из-за границы: из Франции, Испании, с острова Гельголанд.
По воскресеньям телеграмм не было: не потому, что погода в этот день отдыхала, а потому, что отдыхали телеграфисты.
Даже самый грамотный человек не мог бы прочесть телеграмму, которую легко прочитывали Фицрой и его помощник.
Тут мало было знать английский язык и английскую азбуку. У погоды был свой язык и своя грамота: буква В означала барометр, Т — термометр, W — направление ветра, F — силу ветра. Вся телеграмма состояла из ряда цифр и букв.
Как только приходили телеграммы, Фицрой принимался за составление синоптической карты. Если карта предвещала бурю, он рассылал штормовые предупреждения во все порты страны. Телеграфные ключи снова выстукивали сообщения о погоде, но уже не о той, которая есть, а о той, которая будет.
И сейчас же в гаванях появлялись — на мачтах, на флагштоках, на шестах — квадраты и треугольники. Тут тоже была своя азбука — азбука бурь.
Моряки хорошо знали, что треугольник вершиной вверх означает, что бурю можно ждать с севера. Треугольник вершиной вниз означает бурю с юга. Квадрат предупреждает о бурях, следующих одна за другой.
Но самым грозным сигналом было сочетание треугольника с квадратом, которое предвещало не обычную, а особенно опасную бурю.
Если телеграмма приходила ночью, в гавани или на станции не ждали до утра. На реях появлялись красные огни, которые вместе составляли все те же фигуры: треугольники и квадраты.
Так, сидя в своей лондонской конторе, бывший капитан <‘Бигля» предупреждал о бурях своих старых товарищей по флоту.
Скоро о Фицрое услышали не только моряки. В одно прекрасное утро в восьми лондонских газетах появился отчег о погоде, за которым следовало предсказание на ближайшие два дня. Это предсказание носило осторожное название «Вероятность».
Фицрой давал вероятную погоду для всего королевства и отдельно — для западного, южного и восточного побережий.
Такие предсказания — прогнозы — появлялись в газетах каждый день. Читатели газет с интересом узнавали, что в среду ожидается сильный ветер от северо-западного до северовосточного, с шквалами и дождями, а в четверг ветер будет от западного до восточного и такой же силы
Одни из читателей посмеивались над Фицроем — над этим «новоявленным пророком погоды». Другие брали его сторону и напоминали о том, что своими штормовыми предупреждениями Фицрой спас уже не один корабль.
Любители пари бились об заклад, оправдается ли очередное предсказание или нет. Люди, которые раньше никогда не интересовались метеорологией, спорили о вихрях и бурях и следили за флюгерами на крышах.
Погода всегда была темой для разговоров. Теперь она стала злобой дня.
Когда прогнозы Фицроя оправдывались, это мало кто замечал. Но стоило только выпасть без предупреждения небольшому дождю, как сейчас же раздавался хор возмущенных голосов.
Как только не честили тогда Фицроя! Почтенного адмирала называли и шарлатаном и обманщиком. И возмущение бывало особенно сильным в тех случаях, когда этот злополучный непредвиденный дождь расстраивал воскресные прогулки и развлечения. Напрасно защитники Фицроя напоминали о кораблях, которые он спас своими предсказаниями. Какое дело было до этих кораблей молодым леди и джентльменам, которые возвращались с неудавшегося пикника!
Раньше в таких случаях бранили погоду. Теперь доставалось Фицрою.
Находились люди, которые считали своим долгом доводить все эти толки до его сведения. Горячий и вспыльчивый, Фицрой не мог спокойно относиться к сплетням и пересудам.
Но больше всего раздражали его суждения не обывателей, а ученых. Люди науки, от которых, казалось, можно было ожидать поддержки, встречали прогнозы Фицроя с явным недоброжелательством. Они пожимали плечами, они доказывали, что наука еще не доросла до того, чтобы предвидеть завтрашний день. Наука часто не видит и того, что делается сегодня. Как же ей думать о предсказаниях!
Но в конце концов все решали не ученые, а те деловые люди и политики, которые заседали в парламенте и в Торговом совете. От них зависело дать деньги на научные исследования или не дать. И деловые люди тоже высказывали свои сомнения. Они говорили: «Неужели капитаны должны сидеть в гавани и ожидать бури, которая может даже вовсе не наступить? Неужели рыбаки и каботажные суда должны терять время в напрасном ожидании?»
Среди судовладельцев, которые уже на опыте убедились в пользе штормовых предостережений, находились и такие, которые были за штормовые сигналы и против предсказания погоды в газетах.
Над головой Фицроя собирались тучи. Все предвещало бурю — на этот раз уже не в буквальном, а в переносном смысле. Принимая во внимание многочисленность врагов и душевный склад Фицроя, можно было считать прогноз неблагоприятным.
И вот раздались первые удары грома. Лорды Торгового совета обратились к секретарю Королевского общества с письмом, в котором просили дать ответ на два вопроса.
Первый вопрос: находится ли наука метеорология в настоящее время в таком состоянии, чтобы можно было с пользой допустить систему штормовых сигналов и ежедневных предсказаний погоды?
Второй вопрос: не лучше ли по-прежнему употреблять ассигнованные парламентом деньги на собирание наблюдений?
Одновременно Торговый совет запросил все порты королевства о том, насколько полезны штормовые сигналы.
Теперь судьба Фицроя и всего его дела зависела от того, какой будет получен ответ.
Сначала все складывалось хорошо. Из всех портов королевства в Торговый совет пришли письма — сорок девять писем. Фицрой мог торжествовать: из сорока девяти отзывов сорок шесть было положительных.
В Торговый совет пришло наконец и письмо от секретаря Королевского общества. В письме говорилось следующее:
«Королевское общество с удовлетворением узнало от Фицроя, что, несмотря на новые обязанности, первоначальные предметы продолжают деятельно разрабатываться. Служба погоды уже поставлена настолько твердо, что Фицрой может снова обратить полное свое внимание на разработку собранных уже материалов, касающихся вообще метеорологии земного шара».
О штормовых предостережениях Королевское общество отозвалось благоприятно, хотя тоже достаточно осторожно. Что же касается ежедневных предсказаний погоды, то тут Королевское общество решило вообще не брать на себя никакой ответственности и отказалось дать отзывы «за неимением данных».
Какой же вывод можно было сделать из этого уклончивого и дипломатического ответа. Только тот, что Фицрою следует снова со всем прилежанием взяться за работу, которая ему была поручена и на которую отпускались деньги.
Ученому вежливо напомнили, что он статистик, а не предсказатель погоды
Фицрой пытался спорить, доказывать, что одно только собирание фактов не приносит пользы, а ведь задача науки — приносить пользу людям.
«Можно ведь собирать каменья в груды и обжигать кирпич, но какой тяжелой должна показаться эта работа, если не иметь в виду здание, которое надо построить»
И вот Фицроя снова послали «таскать камни», хотя перед его глазами уже высилось здание новой науки
Фицрою оставалось только одно — обратиться к суду тех, для кого предназначалась новая наука к морякам, рыбакам, к наблюдателям станций, смотрителям маяков У этих людей нет ученых знаний, но они не сидят в четырех стенах кабинетов, они встречаются с погодой каждый день, они запросто разговаривают с бурями Пусть они решат, нужна ли им служба погоды, нужны ли сигналы и предсказания Им виднее, что лучше спасать корабли от гибели или, предоставив кораблям гибнуть, заниматься только статистикой кораблекрушений
Фицрой пишет книгу о погоде
Он берется за нее со свойственным ему жаром Он хочет рассказать людям о том, что видят его глаза.
Все должны знать, какие великие победы уже одержала наука в борьбе со стихией Уже можно ощущать или мысленно видеть воздушный океан на огромном пространстве Уже можно следить за борьбой воздушных течений, рождающих штормы и вихри
Метеоролог видит эти колеблющиеся, как пламя, языки воздушных потоков Он может предупредить о них корабли, как пожарный с вышки предупреждает город о грозящем пожаре.
Фицрой раскрывает в книге все свои приемы и способы предсказания. Он не пророк, его предсказания основываются на научных выводах, на законах самой природы. И если предсказания еще бывают иногда неверными, то в этом повинны не законы природы, а люди, которые не всегда умеют их понимать.
Фицрой знает, что его наука еще не совершенна. Но он верит, что она на правильном пути. Он убежден, что перемены погоды можно не только предсказывать, но и предвычислять. И он надеется, что если не он, то другие этого добьются.
Это будет когда-нибудь. Но и сейчас уже служба погоды честно делает свое дело и оправдывает средства, которые на нее отпускает парламент. Чтобы в этом убедиться, достаточно заглянуть в счетоводные книги судовладельцев и владельцев доков. Прибыли судовладельцев растут. А владельцы доков в Плимуте жалуются на потери: с тех пор как появилась служба штормовых предостережений, корабли реже терпят аварии, докам меньше работы.
В конце книги Фицрой поместил документы — всю переписку Торгового совета с Королевским обществом: пусть читатели судят.
Книга Фицроя вышла. Ее читали многие, о ней говорили. Но никто не знал тогда, что эта книга не просто защитительная речь, а последнее слово.
Чем же кончилась история Фицроя?
Чтобы это узнать, надо раскрыть Британскую энциклопедию на слове «Фицрой».
Вот что там сказано:
«В эту работу (речь идет о его службе в метеорологическом бюро) он вошел с энергией своего легко возбуждаемого темперамента, уже надорванного долгой и опасной службой в Магеллановом проливе. В последние годы он был чрезмерно перегружен работой, и его здоровье, как физическое, так и душевное, грозило пошатнуться. Но он отказался взять предписанный ему отпуск. В припадке умственного расстройства он покончил с собой 30 апреля 1865 года…»
Фицрой перерезал себе горло бритвой. Видно, его контора на Парламентской улице снова показалась ему клеткой. Человек, который уже видел перед собой простор будущего, не мог жить одним только собиранием фактов прошлого.
Источник: