Тысячами глаз надо следить за стихиями, чтобы уметь предсказывать их поведение.
В нашей стране много тысяч гидрометеорологических станций и постов.
Это совсем не так много, как может показаться. Ведь страна у нас большая. Если взглянуть на карту, где станции отмечены кружками, сразу можно заметить, что кружков больше на западе и на юге. А на востоке и на севере — в Арктике, в сибирской тайге, в пустынях Средней Азии — станций не хватает. Необходимо, чтобы в стране не осталось ни одного уголка, где погода могла бы спрятаться от человеческих глаз.
Но, кроме наших станций, есть еще тысячи других — во всех странах мира. Все они участвуют в одной общей, всемирной работе.
Да иначе и нельзя. Ведь погода не считается с границами.
За погодой надо следить на всем земном шаре — на суше и на море, на вершинах гор и в воздухе над землей.
Смотреть двумя глазами умеет каждый.
Но как посмотреть на земной шар сразу тысячами глаз?
Когда музыканты сидят рядом и смотрят на дирижера, им ничего не стоит приложить трубы к губам в один и тот же миг — по взмаху дирижерской палочки.
Но где найти дирижера для многих тысяч наблюдателей, которые следят за погодой на пяти материках?
Тут сразу приходит в голову слово «часы».
Дирижерской палочкой можно сделать часовую стрелку: договориться, чтобы все наблюдатели смотрели на приборы одновременно — по часам.
Но тут вот что плохо: ведь время-то в разных местах разное. В одном месте это случится в полдень, в другом — на закате, в третьем — ночью. А когда все наблюдения соберут вместе, будет невозможно составить из них одну общую картину погоды, понять, где теплее, где холоднее.
В Москве, скажем, сегодня теплее, чем во Владивостоке. Но в Москве солнце еще жарит вовсю, а во Владивостоке оно уже зашло. Как же тут разобраться, отчего в Москве теплее: оттого ли, что там более теплая погода, или из-за суточного хода погоды — из-за того, что в Москве еще день, в то время как во Владивостоке уже ночь?
Разное время в разных местах — вот первая трудность, которую встречают наблюдатели, когда они пытаются смотреть на машину планеты как один тысячеглазый человек.
Но трудностей не одна, а много.
Смотреть на землю надо не только одновременно, но и одинаково.
Надо одинаково смотреть и одинаково видеть.
А люди смотрят и видят по-разному.
Взять хотя бы такую вещь, как видимость.
Если наблюдатель сообщает, что на аэродроме А плохая видимость, самолету надо садиться на аэродром Б,
где видимость хорошая.
Но как быть, если наблюдатели смотрят на вещи по-разному? Что один считает хорошей видимостью, то другой считает плохой.
Может показаться, что это происходит оттого, что видимость определяют на глазок, без приборов.
Но и приборы, даже самые точные, тоже видят по-разному.
Нет двух одинаковых людей. И не так-то легко найти два совершенно одинаковых прибора.
А ведь нам нужны тысячи глаз и тысячи приборов.
Разное время, разные глаза, разные приборы…
Как все это примирить, привести к одному знаменателю?
Это не так-то просто.
Но даже если бы у наблюдателей были и одинаковые глаза, и одинаковые приборы, и одинаковое время, им все равно помешало бы одинаково наблюдать уж одно то, что они находятся в разных местах.
Вот два наблюдателя: один — на горе, другой — на равнине. Они смотрят на барометр одновременно. И оказывается, что давление на горе ниже, чем на равнине. Барометры показали разное давление не потому, что на этих двух станциях разная погода, а потому, что станции стоят на разной высоте.
А вот два других наблюдателя, выбранные наудачу из многих тысяч: один наблюдатель на севере, другой — на юге. И там и тут совершенно одинаковое давление, но два свидетеля — два барометра — дали разные показания, потому что на севере было холодно, а на юге тепло. На севере ртуть съежилась от холода, и оттого барометр показал меньше, чем надо. А на юге ртуть от тепла расширилась: барометр словно забыл, что он барометр, а не термометр, и отозвался на повышение температуры.
Но если бы даже и на севере и на юге была совершенно одинаковая погода, если бы там было одинаково тепло или одинаково холодно, все равно показания барометров не сошлись бы между собой. На севере не такая, как на юге, сила тяжести: там ртуть тяжелее и, значит, нужен меньший столбик ртути в барометре, чтобы уравновесить точно такое же давление.
Как же быть?
Как сделать, чтобы тысячи наблюдателей видели одинаково несмотря на то, что они живут в разных местах, что у них неодинаковые глаза, неодинаковые приборы, неодинаковое время суток, неодинаковое время года и даже сила тяжести неодинаковая?
Как сделать, чтобы тысячи наблюдателей были как один?
Может быть, это невозможно?
Нет, люди всегда могут найти общую точку зрения и договориться, когда это необходимо. На то они и люди.
Задача такая большая, что ее придется решать по частям.
Начнем с времени.
Как должны поступить наблюдатели, чтобы одновременно посмотреть на приборы?
Можно было бы посоветовать наблюдателям, чтобы они начинали работу по своему местному времени.
Климатологи будут довольны. Изучая таблицы наблюдений, они смогут ясно представить себе, какая погода была в том или в другом месте утром, днем, ночью, вечером.
Но такое решение вопроса не понравится синоптикам. Ведь смотреть по местному времени — это совсем не значит смотреть одновременно.
Наблюдатель в Москве выйдет утром на площадку на несколько часов позже, чем наблюдатель в Челябинске, потому что в Челябинске утро наступает раньше, чем в Москве. За эти несколько часов положение циклонов, фронтов, антициклонов изменится.
Может случиться, что какой-нибудь антициклон из Челябинска успеет дойти до Москвы. И тогда один и тот же антициклон появится на синоптической карте в двух разных местах.
Как же быть? Послушаться климатологов и производить наблюдения по местному времени? Или послушаться синоптиков и наблюдать погоду одновременно на всем земном шаре?
На международной метеорологической конференции, которая была созвана в Париже в 1946 году, решено было для синоптических целей наблюдать погоду одновременно по гринвичскому времени. Но синоптикам придется теперь вносить поправки на суточный ход погоды. А для климатических целей погоду будут наблюдать по местному времени.
С одной трудностью мы справились.
Возьмемся за другие.
Наблюдатели должны смотреть одинаковыми глазами, у них должна быть для всего одна и та же мерка.
Если один говорит, что видимость плохая, то и другой должен при тех же обстоятельствах сказать то же самое.
Как же добиться, чтобы тысячи людей видели одинаково?
Надо выбрать для видимости какую-то одну мерку и договориться, чтобы все пользовались этой меркой.
Каким же аршином мерить видимость?
Такой аршин есть теперь у каждой метеорологической станции. Он так велик, что его не сунешь в карман. Вместо черточек на его шкале — телеграфные столбы, елки, дома, церкви, водонапорные башни, леса и горы.
До первой черточки — скажем, до телеграфного столба — пятьдесят метров. До елки, одиноко стоящей в поле,— двести метров, до водокачки — четыре километра, до дальнего леса — десять километров, до горы — пятьдесят.
Если вы ясно видите гору — видимость девять баллов; если из-за дымки, из-за тумана гора не видна, а виден лес — видимость восемь баллов. Водокачка — это черточка, обозначающая шесть баллов, телеграфный столб — один балл.
Могут быть и другие ориентиры: если не водокачка, так высокий дом; если не лес, так крутой берег моря. Важно только, чтобы расстояние до ориентиров было как раз такое, как договорились.
Вот и вторая трудность позади.
Попробуем преодолеть третью.
У наблюдателей разные приборы. И невозможно добиться, чтобы все приборы были одинаковыми.
Тут тоже всем надо как-то договориться. Выбрать один какой-нибудь хороший, точный прибор и условиться считать его образцом, эталоном. А все другие сравнивать с ним.
Так люди и поступили.
У нас образцовые приборы хранятся в Главной геофизической обсерватории. По ним проверяют все остальные.
Четвертая трудность: станции находятся в разных местах. Одни станции — на горе, другие — на равнине; одни — на севере, другие — на юге.
Как сделать, чтобы наблюдатели смотрели так, как будто они находятся не в разных местах, а в одном месте?
Опять-таки им надо договориться: надо взять какую-нибудь одну станцию за образец и сравнивать с ней другие.
Но есть ли на свете образцовая станция?
Возьмем, например, измерение давления. Где бы станция ни находилась, барометр будет отзываться не только на давление, но и на температуру; в холодную погоду он будет показывать немного меньше, в теплую — больше.
Вот если бы на станции всегда была одна и та же температура, ее барометр нельзя было бы заподозрить в том, что он забывает о своем прямом назначении. Но есть ли на земле такое место, где никогда не было бы переходов от тепла к холоду, от холода к теплу?
Такую станцию можно только вообразить. Значит, выход тут может быть один — призвать на помощь воображение. Воображение не раз помогало ученым, как помогает поэтам.
Разве земная ось, экватор, меридианы, параллели — это не воображаемые линии?
Так вот вообразим такую станцию, где не бывает ни жары, ни мороза, где всегда оттепель — ровно ноль градусов. Пусть эта станция находится, чтобы никому не было обидно, как раз посредине между полюсом и экватором — на широте сорок пять градусов. Пусть она стоит не на горе — горы ведь бывают разной высоты,— а на уровне моря. Уровень моря одинаков или почти одинаков. И пусть, наконец, на этой воображаемой станции будут точно такие же образцовые приборы, как те, что хранятся в Главной геофизической обсерватории.
Теперь остается всем наблюдателям заключить договор: где бы наблюдатель ни находился, он должен, взглянув на барометр, сразу же приняться за вычисления. Он должен вычислить по таблицам или по формулам, какое было бы давление, если бы и на его станции тоже ртуть термометра стояла на нуле, если бы барометр у него был образцовый и если бы станция его находилась на уровне моря на широте сорок пять градусов.
Вот тогда-то, после всех поправок, можно будет сравнивать наблюдения, сделанные в тысячах разных мест.
Тысячи глаз будут смотреть одинаково и одновременно…
Моя книга — не учебник метеорологии. И написана она не для метеорологов, а для тех, кто не знает, что такое метеорология. Кто захочет стать метеорологом, гот будет изучать геофизику по книге проф. Тверского, метеорологию — по руководству проф. Оболенского, синоптическую метеорологию — по руководству проф. Хромова и т. д.
Мне же хотелось бы только, чтобы мои читатели, так же как я сам, убедились в том, какое это интересное и мудреное дело — смотреть тысячами глаз и сколько понадобилось людям ума и воображения, чтобы научиться отвечать на, казалось бы, простой вопрос: «Какая сейчас погода на земном шаре?»
Мне хотелось бы также, чтобы читатели представили себе того тысячеглазого, вездесущего человека, который умеет смотреть на свою планету так, как никогда бы не мог посмотреть на нее отдельный маленький двуглазый человек.
И тогда, может быть, этот нехитрый рассказ лишний раз покажет читателям, как много могут сделать люди, когда они находят общий знаменатель, — общую точку зрения — и складывают вместе, словно тысячи дробей, тысячи своих усилий.
Источник: